Кое - что о бабочках и помойке :)

Я осторожно приоткрыла хлипкую дверь и трусливо высунула голову в образовавшуюся щель. В нос ударило слезоточивое амбре засорившегося мусоропровода. Литая тишина тусклого подъезда. Из каких-то инфернальных сфер слышатся душераздирающие вопли кошек. Они напоминают предсмертные стоны неких мифических существ… Бр-р-р! Усилием воли стряхнув с себя ужас, я попыталась установить режим дыхания «поверхностный». Уж больно не хотелось впускать в лёгкие эту густую жижу мусоропроводного духа. Соберись! Причина моих страхов весьма реальна. Никакие потусторонние агонии с ней не сравнятся.

Я прокралась к лестнице. Казалось, уши у меня встали торчком, как у тех кошек, так напряжённо я вслушивалась в звуки, доносящиеся из чёрного омута лестничного пролёта. Шуршание длинной юбки кажется оглушительным, шорох кожаных мягких подошв о бетон - грохотом кирзовых сапог. Шаг. Другой. Третий…

Сумерки впереди меня зашевелились. От стены ниши, обшарпанной и хмурой, которыми так славятся парадные Петербурга, отделилась тень.

От стены ниши, обшарпанной и хмурой, которыми так славятся парадные Петербурга, отделилась тень.

- Во, блин, - сказала тень, вступая в область моего близорукого видения. - Я тебя с улицы ждал. А ты вон где!
Этого я и боялась. Вадик. Я обречённо закусила губу.
- Мусор вот… - продемонстрировала я помойное ведро. По причине тотального засора мусоропровода оно не выносилось два дня и начало уже издавать подозрительные ароматы. Душистую атмосферу, царившую в подъезде, в своём доме я допустить не могла. Пришлось предпринимать вылазку, не взирая на полночь и опасность столкнуться с Вадиком. Я потупилась. Щёки залила свекольная краска пойманного с поличным воришки.

- Чего не открывала? Весь домофон прозвонил.
- Спала… наверное. - Врать, какая мука!
- Ну-ну, - Вадик почесал покрытую щетиной и потом шею. - Короче, в дом-то пустишь? Три часа тут парюсь.
- Вадим Алексеевич, - заныла я, - поздно уже.
- Муж дома? - хохотнул Вадик. - Типа призрак!

Меня передёрнуло. Впрочем, как обычно. Манера общения Вадима каждый раз приводила меня в состояние аффекта.
- Вы прекрасно знаете, что…
- Шучу, - он отмахнулся. - Справки навёл ещё когда. И про тебя, и про ботаника твоего.
- Мой муж был филологом, - я чувствовала, что в глазах начинают закипать слёзы. От воспоминаний, от бестактности собеседника, от бессилия.
- Без разницы! Помер и помер. Ты-то чего себя хоронишь?
- Простите, я должна идти.

Наполненное доверху ведро обиженно выбрасывало на ступени картофельные очистки и било меня по ногам. Внезапно центнер Вадика обрушился впереди меня, преградив дорогу. Он схватил меня за запястье и прошипел:
- Какого лешего тебе надо?! Сколько ты ещё изводить меня будешь?!
- Вадим Алексеевич… - я отпрянула.
- Какой я тебе Вадим Алексеевич?! Тоже мне, институт благородных девиц! Запала ты мне. Чего ломаешься, как девочка?
- Я не ломаюсь, я вам сразу говорила, что мы разные люди и…
- Короче, ты меня за лоха держишь? Цену набиваешь? Цветочки, песенки? Я тебе уже все клумбы, блин, перетаскал!

Наполненное доверху ведро обиженно выбрасывало на ступени картофельные очистки и било меня по ногам.

Про «клумбы» - чистая правда. С тех пор, как он вызвался довезти меня с презентации домой и получил отповедь в конце пути, мне регулярно доставлялись помпезные корзины с аляповатыми, похожими на искусственные, цветами. Несколько раз звонил с извинениями, перемежая их многочисленными «блинами» и «короче», куда-то приглашал. Частенько караулил у подъезда. За три месяца моя жизнь превратилась в низкопробный шпионский боевик. Домой я пробиралась закоулками, меняла три раза номер сотового и всерьёз уже подумывала о смене адреса.

- Вадим Алексеевич, - я попыталась высвободить руку из крепких тисков его пальцев, - я неоднократно просила прекратить ваши преследования. И о какой цене речь? У нас изначально разные ценности. Пропустите, пожалуйста.
- Окей. Я вообще-то… - Вадик сунул руку в нагрудный карман. Я похолодела. Такие люди не привыкли получать отказы в любой сфере своей залихватской жизнедеятельности. - Что-то типа руки и сердца. Или как там у вас, в Смольном, учили?

Вадик усмехнулся и выпростал длань из-за пазухи. На квадратной ладони покоилась бордовая коробочка.
- Э-э…

Романтическое предложение - отчаянно воняющий мусоропровод, помойное ведро и воющие на разные лады уличные коты.

- Ну чё? - Вадик смотрел орлом. В мутном свете засиженной мухами лампочки сверкнуло нечто из сказок тысячи и одной ночи. - А?! – «жених» прищёлкнул языком. - В Милане взял. Пока моя по распродажам, я и метнулся. Какой-то навороченный дизайнер… как его, чёрта… ну-у-у… этот… Забыл, короче.

Радужные блики разбегались кругами по ладони Вадика. Чёрный бриллиант распахнул сияющие крылья лучиков. Они вздрагивали, трепетали, точно дышали.

- Ох…
- Ну дык! Настоящий. Не сомневайся, всё в ажуре. Или, может, это… что женатый я? Да чёрт с ней, разведусь! Пацан сказал - пацан сделал, не вопрос!
- Похоже на бабочку. - Я ничего не слышала. Голос Вадика долетал до меня примерно из тех же загадочных высей, где блажили коты. Бриллиант гипнотизировал. К нему тянула непреодолимая дьявольская сила леденящей кровь красоты. Я приблизилась. - Есть удивительное стихотворение. - Я прислонилась спиной к покрытой извёсткой стене, испещрённой несмываемыми надписями. - Бабочку не целуют и не ведут охоту. Даже нежные сети смажут ее пыльцу. Бабочка улетает, страсти гася широты, Слабою светотенью проведя по лицу…

Романтическое предложение - отчаянно воняющий мусоропровод, помойное ведро и воющие на разные лады уличные коты.

Из блаженного транса меня вырвал мученический крик Вадика, также утерявшего рассудок, но по другой причине:
- Какие на.. к.. в... бабочки?! Ты в курсе, сколько я бабла за него отвалил?!!

Я брякнулась с эмпирей на грязные плиты парадной, напоённой ароматами гниющих пищевых отходов. Действительно, какие уж тут бабочки, когда мусоропровод забит и перед носом маячит стокилограммовый Вадик с красными от ярости «раскосыми и жадными очами».

- Простите, - пискнула я, подхватила своё многострадальное ведро и, юркнув под локтем упорного ловеласа, засеменила вверх по лестнице. Скорее, шмыгнуть за дверь и отгородиться от всего медной цепочкой, столь же старорежимной, как и мои воззрения! За мной по пятам следовали громоподобные возгласы Вадика.

- Стой!
Прозвучало это патетически и даже с некоторой ноткой трагизма, что Вадику было не характерно. Это заставило меня оглянуться.

Вадик возвышался над отверстой пастью мусоропровода. Он вытянул над истошно воняющей пропастью руку, держа двумя пальцами коробочку с гипнотическим бриллиантом.

- Возьмёшь? - грозно вопросил он, но в голосе сквозили драматические нотки.

Я застыла на месте. Неужели и впрямь выбросит?! Неужели в душе он всё же гусар, а не лавочник?! Минуту спустя я ощутила сильное головокружение и только тогда поняла, что не дышу. Мой ступор Вадим Алексеевич (сейчас даже мысленно я могла называть его только так) истолковал однозначно. Он медленно склонился над мусоропроводом, торжественно опустил туда коробочку. Точно гроб с телом лучшего друга. Выпрямился и, откинув голову, стал спускаться вниз по лестнице.
В глазах у меня замелькали кивера, эполеты, белые лошади и ещё бог знает что.

Я сидела за столом, уставившись в никуда невидящими глазами. Как неожиданно может проявиться в человеке величие духа! Как невнимательны мы к людям! Как не хотим видеть в них благородство, раз и навсегда убедив себя в их ничтожности. Я готова была надавать себе пощёчин. Как я могла обидеть человека, способного ради высокого чувства попрать основы своего меркантильного мировоззрения! А быть может, это я не сумела разглядеть в нём это величие? Это я слепа и глуха…

Как я могла обидеть человека, способного ради высокого чувства попрать основы своего меркантильного мировоззрения!

Мою покаянную рефлексию прервал осатанелый вой, куда более явственный, чем инфернальные возгласы кошек. Я вскочила. Вопли были утробные и сопровождались оглушительным грохотом по чему-то металлическому. Конец света! Как хорошо, что перед самым апокалипсисом Вадим Алексеевич успел встать на путь истинный и вызвать у меня слёзы катарсиса! Мы предстанем пред ликом Господа чистыми.

Но ни катарсису, ни теософским размышлениям предаваться было некогда. Надо было узнать, как же происходит означенный конец света. Я выскочила на лестничную площадку.

Там уже начали собираться соседи. Кто в халате, надёрнутом поверх ночной рубашки, кто в пижаме, а кто и в изрядно помятых семейных трусах. Из адского жерла мусоропровода торчали дорогие английские ботинки. Над ними высились носки из стопроцентного хлопка. Далее - плотные, загорелые волосатые голени. Прочие подробности были скрыты мраком и смятыми пакетами от соков. Как выяснилось, мусорная пробка была лишь в полутора метрах от мусоропроводного зёва. Над всем витал дымок почивших в Бозе киверов и эполетов.

Я бесноватой чайкой заметалась возле подошв 45-го размера.
- Вадим Алексеевич!!!
- Пшла отсюда, институтка! Я себя не на помойке нашёл!
- Такой красивый и… тама, - взгрустнул всклокоченный сосед Вася Горкин. - Что он там забыл? Не за бутылками ж нырял?
- Чего раззявились?! - прикрикнула на нас большая и очень разумная тётя Гуля. - Вызывайте службу спасения, ироды! Застрял человек, не видите?!

Я сидела, обхватив колени, на балконе. Было жаль кивера и эполеты.
Раньше всех просыпаются бабочки. А может быть, они встают вместе с птицами. Горизонт только покрылся розовой дымкой, а мне на руку уже присела жёлтая, как моя тоска, лимонница. Она деловито прошлась по коже, пощекотала, точно пыталась развеселить, и расправила крылышки. Они вздрагивали, трепетали, переливались. Похожи на лучики бриллианта. Только живые и тёплые.

От-Эне