похороните меня за плинтусом

Это книга Павла Санаева. Есть в театральной постановке (просто потрясающе главного героя - мальчика второклассника - играет Игорь Скляр и потому смысл видится еще более глубокий, ибо в каждом из нас живет маленький ребенок), теперь есть и экранизация под продюсерством Михаила Литвака (в главной роли любимая мной Мария Шукшина). Очень жизненная история обо всем. Об отношениях с родителями и по поводу детей и по поводу своей личной жизни и о многом другом. Опус - наглядный пример результатов человеческой жертвенности, а также модного нынче упрека "плохая мать". Когда-то у женщины не было избирательного права, права работать, права носить брюки. Сейчас отвоевали почти все. :) Единственное, в чем ее еще можно упрекнуть и куда больно нажать это материнский долг. История является доказательством того, что данный ярлык придумали и культивируют взрослые, отравляя тем самым жизнь детям.

Мама приходила редко. Я начинал ждать ее с самого утра и, дождавшись, хотел получить как можно больше от каждой минуты, что ее видел. Если я говорил с ней, мне казалось, что слова отвлекают меня от объятий; если обнимал, волновался, что мало смотрю на нее; если отстранялся, чтобы смотреть, переживал, что не могу обнимать. Я чувствовал, что вот-вот найду положение, при котором можно будет делать все сразу, но никак не мог его отыскать и суетился, ужасаясь, как быстро уходит время, которого у меня и так было мало.
Обычно мама приходила часа на два, но лишь несколько минут удавалось мне провести так, как я хотел. Остальное время проводила по-своему бабушка. Она садилась рядом, и обнимать маму становилось при ней неудобно, заводила какие-то свои разговоры, и я не мог с мамой говорить; вела себя, словно меня не существовало, и мне оставалось только смотреть на маму изо всех сил, стараясь взглядом возместить невозможные слова и объятия.
Смотреть тоже приходилось недолго. Разговор, начатый бабушкой неторопливо и дружелюбно, медленно и незаметно переходил в скандал. Никогда не успевал я заметить, с чего все начиналось. Только что, не обращая внимания на мои просьбы дать с мамой поговорить, бабушка рассказывала про актрису Гурченко, и вот уже она швыряет об пол бутылку с «Боржоми». Бутылка разбивается, брызгает маме по ногам шипящими зелеными осколками, а бабушка кричит, что больной старик ездил за «Боржоми» в Елисеевский. Вот они спокойно обсуждают уехавшего в Америку Бердичевского, и вот бабушка, потрясая тяжелым деревянным фокстерьером с дедушкиного буфета, бегает за мамой вокруг стола и кричит, что проломит ей голову, а я плачу под столом и пытаюсь отскрести от пола пластилинового человечка, которого слепил к маминому приходу и которого они на бегу раздавили.
Не глядя на пустую тетрадь, бабушка взяла меня за плечо и, наклонившись к самому моему лицу, зашептала:
– Слушай меня внимательно… Помнишь, она в прошлый раз приходила, говорила, будто я тебя у нее отобрала, и мы поругались? Ты же не хочешь, чтобы мы ругались опять? Если она снова станет врать, что я тебя не отдаю, что я отобрала тебя, встань и скажи твердо: «Это неправда!» Будь мужчиной, не будь тряпкой слабовольной. Скажи: «Я сам хочу с бабой жить, мне с ней лучше, чем с тобой!» Не смей предавать меня! Не смей Бога гневить! Скажешь, как надо, не будешь предателем? Не предашь бабушку, которая кровью за тебя исходит?
– Не предам, – ответил я и, поняв, что математику можно не делать, побежал к маме.
Чумочка ждала меня в дедушкиной комнате на диване и листала оставленную бабушкой книгу «Аллергические заболевания». Я обнял ее за шею и засуетился, чувствуя, как уходят мои минуты, как мало успеваю я посмотреть, прижаться. Сказать я не успел ни слова, в комнату вошла бабушка.
– Что ты будешь, творог или винегрет? – спросила она маму.
– Винегрет давай.
– Лучше творог, винегрет отец придет, есть будет.
– Давай творог.
– Что все «давай»! Пойдешь на кухню да поешь. «Давать» холуев нету. Привыкла, что жопу до пятнадцати лет подтирали, что ж, и в сорок подтирать теперь.
– Тридцать семь, не надо мне прибавлять, – засмеялась мама.
– Да тебе и прибавлять нечего, ты в этой шапке на пятьдесят выглядишь. Да еще пятно это на лбу. Конечно, тобой карлики только интересуются.
Я посмотрел на мамин лоб и с ужасом увидел на нем большое светло-коричневое пятно.
– Видишь? – спросила меня бабушка. – Я тебе говорила.
– Что ты ему говорила?
– Подсыпает тебе твой «гений» чего-нибудь. Скоро вся в таких пятнах будешь.
– Шутки у тебя, мам, ниже среднего, извини, конечно. И ты такое ребенку говоришь?
– Шутки шутками, а онкология наверняка. Что это еще может быть?
– Пигментация какая-то после Сочи. С тела сошел загар, на лице осталось.
– А тебе нужны были Сочи эти? Ребенок твой загибался на руках у меня, так вместо того, чтоб помогать, ты в прислуги черноморские подалась.
Я засмеялся и посмотрел на маму – не обижается ли она, что мне весело от бабушкиных слов. Мама не обижалась и даже усмехнулась тоже.
– Где ж я могла помогать, когда ты меня близко не подпускала? – ответила она.
– Так ты же не как надо делала, а как тебе в голову взбредет! То операцию ему сорвала, по сей день аденоиды не вырезаны, то в цирк увела, так что он неделю задыхался потом. А попросила в школу записать, записала так, что теперь через пол-Москвы ездим. Это ты у нас к поездкам привычная, нам со стариком мотаться невелика радость.
– Я думала, он со мной будет жить.
– С тобой уже живет один. Хватит с тебя.
– Ты творог-то дашь мне? Я с утра не ела.
– Сейчас, – ответила бабушка и пошла на кухню.
Я скорее прижался к маме и хотел рассказать ей что-нибудь, но не знал что. Все незначительные новости вылетели из головы. Мама подвинулась так, чтобы, не убирая объятий, я мог видеть ее лицо, и заговорила сама.
– Ну что, соскучился по мне, стосковался? – спросила она, зная, что это так.
– Да, – ответил я.
– А помнишь, как ты маленький совсем у меня жил и сам меня так же спрашивал?.. Пришел с гулянья, деловой такой: «Мама, ты скучала без меня?» «Да», – говорю. «Хотела плакать?» «Собиралась». «А как ты скучала?» «Да что ж за скука, за тоска мне без сыночка». А ты говоришь: «Это у тебя тоска, потому что ты таскаешься».
Я недоверчиво засмеялся. То, что я когда-то жил с мамой, казалось мне невероятным. Я помнил ночь с разноцветными лампочками и день рождения, а потом сразу была бабушка и редкие праздники, подобные тому, что случился сегодня. Неужели праздники были когда-то жизнью? Я не помнил этого и не представлял, что такое возможно.
– Да, чуть не забыла. Я тебе принесла кое-что, – сказала мама и, потянувшись к сумке, достала небольшую коробку. – Сначала игру тебе смешную покажу, а потом кассету хорошую послушаем, я взяла. Смотри, игра «Блошки» называется.
Мама достала из коробки круглую металлическую тарелочку с высокими краями и целлофановый пакетик, полный пластмассовых кружочков трех цветов. Три кружочка, по одному на каждый цвет, были размером с трехкопеечную монету, остальные с двушку. На дне тарелочки была нарисована мишень– пять концентрических колец разных цветов, в середине «десятка».
– Это надо на чем-нибудь твердом, – пояснила мама и, установив тарелочку на диване, высыпала кружочки на книгу про аллергические заболевания. – Большим кружочком нажимаешь на маленький и стараешься попасть в мишень. Вот так. – Мама надавила на один из кружочков, он прыгнул и попал в тарелочку. Мама засмеялась. – Видишь, как скачет? Поэтому и называется «Блошки». Теперь ты попробуй.
Я попробовал, и мой кружочек тоже попал в тарелочку.
– У тебя семь, у меня пять. Ты выиграл, – сказала мама.
– Давай еще! – загорелся я.
Второй раз я проиграл, но все равно был счастлив, как никогда. Рядом сидела мама, я играл с ней, смеялся и разговаривал. У меня была новая игра, и замечательно, что она такая простая. Когда праздник кончится, «Блошки» останутся, я буду видеть в них свою Чумочку и, может быть, даже спрячу кружочки к мелочам. А пока у меня еще столько времени! Бабушка задержалась на кухне, я слышу, как она хлопает холодильником. Мы можем сыграть еще раз. Я нажимаю кружочком, и моя блошка попадает в девятку. Чтобы обыграть меня, маме нужно яблочко. Она долго примеривается, нажимает… И попадает в самый центр тарелочки!
– Да у тебя не блошка, а снайпер какой-то! – обиженно кричу я.
– Творог холодный, из-под морозилки вытащила, подожди, согреется, – говорит вошедшая в комнату бабушка и садится на стул.
Игра кончилась. Я поспешно собираю кружочки в тарелочку.
......
Расскажи мне что-нибудь, – решил я наконец.
– Не знаю даже, что и рассказать. Бабушка мне все мысли смешала, сижу, как курица, глазами хлопаю.
– И чего вы с ней все ругаетесь?
– Такие вот мы у тебя… Ругливые. Дядя Толя книжку принес старинную. Называется «Заветные сказки». Старинные сказки русские, необработанные. Там такие тексты, ну точно, как бабушка выдает.
– Как? – засмеялся я.
– А вот так! – обрадовалась мама тому, что заинтересовала меня рассказом. – Про попа, например, есть сказка, как к нему мужик нанялся работать и назвался Какофием. Работать – не работал, стащил калачей связку, в шапку попу наложил и сбежал. Поп его искать бросился, надел шапку, выбегает за ворота и кричит: «Не видали ли, люди, Какофья?!» А ему отвечают: «Видим, батюшка, видим! Что ж ты весь в говнах?»
Я захохотал так, что в груди у меня захрипело. От сильного смеха мне иногда сжимало легкие, как во время болезни, только не так сильно, и проходило это само, без порошков Звягинцевой.
– А еще какие? – нетерпеливо спросил я.
– Про петушка есть еще смешнее. Был петушок один, отправился путешествовать. Вот идет он по лесу, встречается ему лиса…
– Оля, иди есть! – крикнула из кухни бабушка.
– Я поем, дорасскажу тебе.
– Расскажи сейчас! – испуганно уцепился я за ослабевшие объятия. – Потом вы опять с бабушкой будете, а мы так и не поговорим.
– Поговорим обязательно, я же еще не ухожу.
– Ну я же знаю, как будет! Не уходи, подожди!
– Ты же не хочешь, чтоб я с голоду умерла?
– Ты поешь, только про петушка расскажи. Коротко хотя бы…
– Ну он встречает лису, волка, медведя, все у него спрашивают: «Куда ты, петушок, идешь?» «Путешествовать…»
– Ты есть идешь или нет? Что, я тебе еще и набиваться должна?
– Я пойду, а то она ругаться начнет.
– Мама…
– Сейчас я вернусь.
Объятия разорвались. Чумочка встала и пошла к двери. Тысячи невидимых рук бросились за ней, но понуро вернулись к груди, бессильные заменить две настоящих. Я знал, что мама скоро уйдет и обнять ее я уже не смогу. Но мама выглянула в коридор, быстро вернулась ко мне, прижала и зашептала в ухо:
– Не грусти, сыночка. Скоро дядя Толя получит хорошую работу, у нас будут деньги, и я смогу тебя забрать. Мы давно хотим, но нам вдвоем сейчас совсем жить не на что, как мы втроем будем? Обязательно заберу тебя! И поговорим тогда, и поиграем, и все, что захочешь. Все время вместе будем, обещаю тебе. Ну, не куксись, кисеныш. Что ты, как маленький совсем? Я же здесь еще. Сейчас приду к тебе опять.